Тогда и теперь

После выборов

Когда-то давно я прочла ходящее тогда в списках стихотворение Кривулина и подумала - невозможно точнее описать это состояние болота, в котором мы живем, и бессилия выбраться из него. Но этот "снег по ночам" - как робкая надежда. Запомнила сразу.

Наше дело - искать, и не нам находить,
Наше дело - тайком, мимоходом любить,
И грехи отпускают нам только за то,
Что никто не безгрешен, никто.

Наше время - осенний туман над рекой,
Наше имя зачеркнуто нашей рукой,
Потому что еще оставляются нам
И надежда, и совесть, и снег по ночам.

Прошло несколько дсятилетий. И вот я читаю стихотворение талантливейшей Линор Горалик в журнале у ferusa
И такой черной тоской дохнуло оттуда - какая уж там надежда! Надежды там нет.

Полине Барсковой

А что жили нечисто и спали кучкой,
так у нас в белье завелась собачка,
а внутре у ней копошилась стая:
восемь голых душ и одна чужая.

А как стали мы громко делить заначки,
девять душ повыпали из собачки;
тех Господь прибрал, этих мать приспала,
а одна насобачилась и всосала:

и про то всосала, как мы сосали,
и про то, как проссали – но вдруг зассали,
как мы приняли серого, спели Lutum
и доели душу под Ленинградом,
как мы приняли жесткого под Варшавой
и проверили ощупью, кто здесь вшивый,
а как приняли умного под Сухуми,
то и сами
всосами.

Ах, собаченька, сука чужая, вшая, -
насосалась и выросла пребольшая,
пре-го-лод-на-я.
Глядь – а мы тут лежим такие
беленькие, мягенькие, тупенькие,
кучкой сонненькие, пачкою никакие.
Ты и так зашла, и вот так зашла,
и вот так понюхала, и вот так зашла,
а поесть нас все-таки не смогла, -
не смогла,
не смогла,
побрезговала,
от духовного голода померла.

А мы приняли тихого, взяли тачку
и отправились, котики, хоронить собачку,
и пока копали, пока топтали,
ничего, ты поверишь, не принимали, -
бо хоть мы и ели, кого хотели,
бо хоть и ебали, в кого попали, -
но ведь всё-то мы, котики, понимали,
всё-то мы понимали.