mi_ze | Рассказ

Вот рассказ, который я в отпуске написала.

КЛУБОК ИЗ НИТОК НАШИХ ЖИЗНЕЙ

Многое взаимосвязано и тесно переплетено в этом лучшем из миров - даже если не все из вас согласны со мной, что наш мир – лучший.

История, которую я хочу рассказать вам, дети, похожа на клубок, свитый из ниток разного цвета и разной длины. Каждая нитка - чья-нибудь жизнь. Потянешь за одну ниточку – разворачивается история, она тащит за собой другую, та - третью. Не имеет значения, за какую из ниточек потянуть первой.
Можно начать, например, с истории нескольких диссидентов, решивших однажды покинуть родную страну без разрешения властей. Потому что таких разрешений в то время, как известно, не давали.
Можно – с истории маленькой девочки, которой подарили однажды книгу об Индии.
Можно – с истории другой маленькой девочки, жившей в другое время, которая не хотела учиться музыке, а хотела бегать во дворе, как все люди.
А можно – с истории еще одной девочки, которая жила гораздо раньше и , наоборот, все бы отдала, чтобы учиться музыке, но ее не учили.
Вот с ее истории я, пожалуй, и начну.

Жила-была девочка. Было ей четыре года. Девочка любила петь, но еще больше она любила "играть на музыке". Семья девочки была очень бедной, никаких музыкальных инструментов у них, конечно, не было. Но у их соседей, в одной из комнат большой коммунальной квартиры, было невесть откуда взявшееся пианино. Девочка перебирала клавиши с трех лет, а в четыре уже потихоньку придумывала для себя истории и сказки. Люди и звери в сказках умели говорить друг с другом разными голосами, могли даже притворяться другими зверями идевочке было интересно это слушать. Учить девочку никому не приходило в голову, дома считали, что она и так умеет все играть. Брат ее тяжело болел, дома только рады были, что она где-то занята.
Однажды девочке повезло – в их квартиру въехала новая соседка, бывшая гувернантка. Она слышала, как девочка часами фантазирует за пианино, и предложила учить ее в обмен на помощь по хозяйству. Девочке тогда уже было двенадцать лет. Она долго не могла поверить свалившемуся на нее счастью. Занималась все свободное время, благо, пианино к тому времени за ненадобностью хозяевам перетащили в комнату учительницы.
Как-то раз девочке приснился страшный сон. Во сне она была слепа. Девочка проснулась с единственной мыслью – как же она будет играть на пианино, если вдруг ослепнет! Она завязала себе глаза и начала учиться играть вслепую.
Эта девочка была моя мама.
После окончания школы у нее не было никаких сомнений, где учиться – только в консерватории. Но родители отказали наотрез.
-Что это за специальность – учительница музыки! Закончишь институт, получишь хорошую специальность экономиста – а там иди себе учись в консерватории на здоровье!
Институт мама закончила. Правда, все курсовые делал за нее папа. «У нее были такие косы»,- мечтательно вспоминал он – «И она так играла на рояле!» Закончила мама институт, получила свою хорошую специальность экономиста - и сразу началась война. Так и не пришлось ей поучиться в консерватории. Но экономистом она не работала ни одного дня своей жизни. Ее работа всегда была связана с музыкой. Когда после войны не было нот, мама брала подходящие стихи и сочиняла песни сама. В консерваторию ее не приняли по возрасту, и она наскоро закончила музыкальное училище. Общеобразовательные предметы зачли по диплому экономиста, а с фортепиано и вовсе не было проблем. Занималась она в училище, в основном, с преподавательницей вокала. Пианино осталось дома, в эвакуацию его, конечно, невозможно было взять. Мама купила трофейный аккордеон и носила его, тяжеленный, летом на дачи детских садов, далеко за город.
Она часто собирала моих подружек, подолгу играла нам ноктюрны и прелюдии своего любимого Шопена. Наслушавшись, все радостно кричали:
-А теперь "Чижик-Пыжик"! "Чижик-пыжик!"
И мама выдавала нам блестящие вариации – вальс, танго, фокстрот, чарльстон…
Задавленный талант мстит за себя, мучает неудовлетворенностью. Мамина тоска прорывалась в самых разных формах. Она была очень несчастлива в жизни, хотя внешне все как будто было в порядке. Во всяком случае, гораздо более благополучно, чем у миллионов женщин в военное и послевоенное время. В конце жизни детский сон ее сбылся, она ослепла, и полтора десятка лет тяжело болела.
Ни один из троих детей не унаследовал ее талант, а из четырех внучек импровизировала с раннего возраста только одна из дочек брата. И мама считала, что остальных - тех, у кого нет так ярко выраженных способностей - учить музыке не стоит.
Поэтому, когда я попросила ее совета, надо ли отдать мою дочку в музыкальную школу, мама ответила:
- Зачем? Отдай ее в какой-нибудь музыкальный кружок, если так уж хочешь. А пианино не стоит покупать, пусть занимается на моем.
Так и решили.

А теперь оставим эту ниточку и потянем за другую.

Когда я была маленькой еврейской многочитающей девочкой, мне подарили большую богато иллюстрированную книгу об Индии. Книга была удивительная, читать ее и рассматривать картинки – больше ничего в жизни не захочется. Там подробно рассказывалось о каждом штате - история, природа, обычаи. В конце же был напечатан замечательный индийский эпос с приключениями богов и героев... Короче говоря, от школы я старалась увильнуть под любыми предлогами, чтобы бесконечно читать эту книгу. Об Индии я уже знала довольно много и страстно мечтала увидеть эту страну. Маленькая я была и глупая. Уверена была тогда, что живу в самой хорошей стране мира, где "что ни пожелается, стоит только захотеть – все мечты сбываются".
Закончила я школу, потом какой-то технический университет - мои родители тоже решили, что так жить мне, пожалуй, будет легче. Все в жизни шло обычным путем - вышла замуж, родила дочку - ту самую. которую в шесть лет, как положено, начали учить музыке - поступила на работу. Там мне сразу дали общественную нагрузку - культмассовый сектор комитета комсомола. Я не без интереса работала по специальности, организовывала посещение театров. И все это время - и в школе, и позже - читала, что могла, об Индии. К тому времени я уже не была больше маленькой наивной девочкой и знала, что Индии в своей жизни мне не видать. Ведь советскому человеку вообще незачем покидать пределы своей родины, а уж для посещения капиталистической (фу!) страны - тем более. Да с моей пятой графой... А надо вам сказать, дети мои – ведь вы живете в нормальной стране и не можете этого знать - пятая графа в паспортных данных была "национальность". Не в смысле "гражданин такой-то страны", как пишут во всем цивилизованном мире, но в чисто этническом плане. Евреи между собой свое положение называли "инвалид пятой графы".
Но и без пятой графы, если уж ты готов потратить хороший кусок твоей жизни на борьбу с труднопреодолимыми препятствиями ради посещения какой-нибудь европейской капстраны, вначале следовало доставать путевку и оформлять поездку в страну социально близкую, социалистическую. Начинать следовало с Болгарии. Доказав свою лояльность примерным поведением в поездке в Болгарию, затем в поездке в Румынию, затем в Чехословакию или Венгрию - можно было пробовать поехать в почти капстрану, Югославию. А уж затем - в страны Западной Европы. Такие же страны, как Япония, Австралия, Индия - эти, казалось, были вообще на другой планете
Я и не пыталась куда-нибудь поехать. Не чувствовала в себе сил для преодоления таких препятствий. И вдруг – а надо вам сказать, дети, все большие события в жизни вообще всегда случаются вдруг - вызывают меня в отдел кадров и говорят:
- Вы не хотели бы поехать в Индию? Есть удешевленные комсомольские путевки для занимающихся общественной работой.
- Кккак? - заикаюсь я - Но ведь я никуда еще не выезжала совсем!
- Это ничего, можно.
- Ннно я - эээ - еврейка.
- Вы думаете, нам это неизвестно? Вы занимаетесь общественной работой?
- Ззанимаюсь...
- Можете ехать. Стоимость путевки такая-то. Хотите поехать - подавайте заявление.
Я выскочила из отдела кадров, не смея верить свалившемуся на меня счастью, и побежала писать заявление. Написала. А деньги где взять? Путевка, хоть и удешевленная, но для простого экономиста сумма немаленькая. И тут же я вспомнила - то есть как откуда взять деньги? Я же через неделю страховку получаю! Которую пять лет выплачивала! Вот и деньги. Удивительно, как все складывается удачно! И я понеслась отдавать заявление.
Дальше события пошли в установленном порядке. Обсуждение в комитете комсомола. Тут я подготовилась как следует, вызубрила фамилии руководителей коммунистических партий всех стран мира, благо, память тогда у меня была хорошая, и обсуждение успешно прошла.
- Теперь куда?
- Теперь - в обком профсоюзов, за путевкой. Выезд через неделю.
Иду в обком профсоюзов. Мордатый чиновник без интереса смотрит на меня и сообщает, что прежде надо сделать прививки - от оспы и от холеры. Понеслась я в санэпидемстанцию. Времени до отъезда мало, делаю обе прививки сразу. К вечеру температура у меня зашкаливает за сорок. Не пойму, то ли от холеры, то ли от оспы. Через два дня, шатаясь от слабости, иду опять в обком профсоюзов.
- Вот квитанция, я сделала обе прививки. Можно платить за путевку?
Тот же мордатый чиновник смотрит на меня. Уже с некоторым - но странным каким-то – интересом. И сообщает
- Приходите завтра.
- Но через три дня выезд!
- Приходите завтра, я же сказал.
Назавтра в девять утра, приплясывая от нетерпения, я уже там.
- Ну, можно уже платить? Выезд уже через два дня! У меня уже чемоданы уложены!
Чиновник равнодушно поднимает глаза и спокойно говорит:
- Вам отказано в выдаче выездной визы.
- Как? Почему? – не понимаю я.
- Ничего не знаю.
Я выхожу на улицу, понимая, что выяснять бесполезно. Бреду домой, и около обкома встречаю соученицу по школе, Виру Ярмолинскую. А Вира, я знала, в отличие от меня, вполне была готова прошибить лбом все препятствия, чтобы побывать везде, где только можно. Но ей было легче. Она полукровка, мама у нее русская, и пятая графа ее паспорта, несмотря на чисто иудейскую внешность, вполне себе арийская.
- О, привет, ты куда?
- Да в обком иду. Представляешь, я неделю назад только из Болгарии вернулась, а сегодня утром мне позвонили и сказали, что если срок моего заграничного паспорта не истек, я могу получить совсем дешевую горящую путевку в Индию. Срочно, выезд через два дня. Представляешь, как повезло! Это же надо! В Индию, да по дешевой путевке - мечтать нельзя было! Выпросила на работе отпуск без содержания на две недели и вот бегу оформляться.
- Ой, Вирка, это же ты вместо меня едешь! Мне только что сказали, что я получила отказ в выездной визе. Не пойму, в чем дело. Я же все выясняла заранее, в отделе кадров сказали - можно ехать.
- А ты не знаешь? Ты что, радио не слушаешь?
- Да я после прививок этих с температурой лежала.
- Позавчера в Ленинграде группа ребят хотела захватить самолет, чтобы улететь из СССР. Почти все евреи. Ну, и сразу сняли евреев со всех зарубежных поездок.

Вот и третья ниточка.

Вы скажете, дети: "Что за хулиганство! Хочешь уехать – езжай, самолет-то зачем угонять!" Но просто уехать, только потому, что хочешь жить в другой стране, не разрешалось. Это называлось «измена Родине».
В конце шестидесятых, некоторые евреи стали подавать заявления правительству с просьбой разрешить им уехать в Израиль, чтобы жить с родственниками. Разрешение давали единицам, большинство получали отказ. Таких людей называли «отказники», выгоняли с работы и всячески преследовали.
И вот у нескольких молодых людей возникла идея угнать самолет и пересечь на нем границу. Это был безумно-отчаянный и невозможно-интеллигентский теракт. 16 отказников под руководством Эдуарда Кузнецова решили угнать "кукурузник" главного человека Ленинграда - первого секретаря обкома партии Толстикова. Самолет Толстикова иногда использовался на местных линиях. Ребята купили все 16 билетов на один из рейсов - чужих в самолете не должно было быть. Чтобы завербовать 16 человек, пришлось поговорить с парой сотен. Из 16 угонщиков 14 были евреями, один украинец и один русский. Вести самолет должен был отказник, профессиональный летчик Дымшиц. Лететь собирались в Швецию. Интеллигентные угонщики планировали связать летчиков и высадить их по дороге. Они даже приготовили специальные подстилки и тенты, чтобы летчики, лежа на земле, не простудились. Была четкая установка - никакой крови, ни под каким видом!
Наивно было думать, что разговоры с парой сотен людей на такую тему останутся неизвестными «кому надо». В последние перед отлётом дни участники уже знали, что их заговор раскрыт и улететь им не удастся. Но, несмотря на это, смертельно рискуя, в намеченное время они направились к самолёту. Все были тут же арестованы и приговорены к большим срокам заключения. А бывший лётчик Марк Дымшиц и разработчик операции Эдуард Кузнецов за участие в «самолётном деле» приговорены к расстрелу, заменённому позднее 15-летним сроком. Эта попытка, пусть и неудавшаяся, получила международный резонанс и в итоге стала мощным толчком к начавшейся в 1971 году эмиграции.
"Самолетное дело" - было инициативой секретаря Ленинградского обкома Толстикова. Глава Ленинграда претендовал на то, чтобы стать парвым человеком в стране. Толстиков убедил Брежнева, что необходимо провести эту акцию, наказать участников как можно более сурово, нескольких приговорить к расстрелу, остальным дать большие сроки. Тогда будет раздавлено всё еврейское движение за свободу эмиграции. А получилось наоборот, и Толстикова сослали послом в Китай.
Много лет спустя Кузнецов выяснил, что за помилованием стояла сложная политическая интрига. В это же время баскские террористы в Испании были приговорены к смертной казни. По всему миру шли демонстрации, от фашиста Франко и от коммуниста Брежнева требовали одного и того же – помилования.
Кузнецов говорил: "То, что нас с Дымшицем в итоге обменяли на шпионов, было поверхностным слоем всей сделки. Там ещё включалась отмена смертной казни полковнику ГРУ Филатову, который, будучи военным атташе в Алжире, работал на ЦРУ. Казнь ему заменили на 15 лет тюрьмы. Плюс к этому, было отменено эмбарго на продажу в СССР большого компьютера. Но самое главное: Джимми Картер пробивал тогда через Конгресс соглашение ОВС-2. Тогда он попросил от Москвы некий гуманитарный жест, который можно было бы преподнести как знак либерализации Кремля. Вот ради этого нас и выпустили из Советского Союза, а всё остальное - прикрытие."
Голда Меир, тогдашний премьер-министр Израиля, обратилась к Франко. В узких кругах было известно, что Франко - потомок испанских марранов, крещеных евреев, что испанских евреев он не выдал Гитлеру во время войны, и премьер-министр Израиля направила к генералу секретного посланника с просьбой освободить басков, чтобы повлиять на освобождение советских евреев-"самолетчиков". Когда Франко своих террористов помиловал, советское руководство оказалось в неловеком положении и Брежнев уступил просьбе президента Никсона сделать либеральный жест.
Из своих 15 лет Кузнецов отсидел девять. В 1979г. его и еще четырех заключенных диссидентов обменяли на двух советских разведчиков, арестованных на Западе. Кузнецов поселился в Израиле.
Двадцать лет спустя моя семья тоже приехала в Израиль. Первая газета на русском языке, которую я прочла в там, была газета "Вести", главный редактор - Эдуард Кузнецов. Я было собралась пойти к нему рассказать свою историю о поездке в Индию - но меня предупредили, что Кузнецов - человек резкий, может и послать по известному адресу. Да и стоило ли делиться своими мелкими историями с большим человеком.
А тогда, в июне 1970 года, я была очень расстроена, что сорвалось осуществление поманившей было меня многолетней мечты повидать Индию.

Потянем еще одну ниточку этого клубочка – всплывет еще одна история.

Итак, в Индию я не поехала, и мои страховые деньги остались в целости и сохранности. Я не очень о них и думала. Не то, чтобы мне некуда было их девать, скорее, было слишком много куда (я была инициатором нашего с мужем развода, поэтому от алиментов гордо отказалась).
Закончился учебный год, и я пошла на выпускной концерт музыкального клуба, где занималась дочка. После концерта ее учительница подошла ко мне и сказала: "Знаете, Ваша девочка очень способная. У нее прекрасный слух, она музыкальна, эмоциональна. Очень, очень способная. Не понимаю, почему Вы предпочитаете учить ее в клубе, лучше было бы отдать ее в музыкальную школу."
Судьба моей дочки, таким образом, была решена, беззаботное ее детство закончилось. На страховые деньги, предназначенные для поездки в Индию, было куплено пианино, и с осени она пошла в две школы - общеобразовательную и музыкальную.
Дочкина учительница, Лариса Балтер, о себе говорила: "При рождении в каждую женщину Господь вкладывает изюминку. Иногда он ошибается и одним не достается ни одной, зато другие получают сразу две. Так вот, я как раз получила две". Лариса была остра на язык, хороша собой, со вкусом одевалась и держала в ежовых рукавицах хор мальчиков, которым она руководила - а дело это, сами понимаете, нелегкое. Она сразу правильно оценила ситуацию: бабушка у этой ученицы пианистка, ее есть кому учить дома. Стало быть, задача Ларисы - задавать задания, проверять выполнение и давать накачку. Что-что, а накачку давать она умела. Не было случая, чтобы дочка не выходила из классной комнаты в слезах. В конце концов, пришлось с Ларисой поговорить. Дама она была остроумная, шутки понимала прекрасно, и я, помню, рассказала ей анекдот об английской королеве и лорде-канцлере, заканчивающийся словами: "Сэр, если Вы и впредь будете так же хорошо служить мне, я Вас уволю".
Домашние уроки музыки проходили таким образом. Дочка садилась за инструмент, справа от нее устраивалась бабушка - чтобы объяснять, где неточность, где недостаточно выразительная фраза. Слева же помещалась я. Моя задача была уговорить сыграть еще раз. И еще. И еще. Пока бабушка не останется довольна. Дочка сопротивлялась, как могла, и причитала: "Ну почему, почему я такая несчастная! Почему у меня слух! Все люди бегают во дворе, я сижу за пианино! Выпиши меня из этой школы!" Я обнимала ее, гладила по голове, уговаривала, сколько могла. Урок всегда приходилось заканчивать раньше, чем бабушка становилась довольна - ведь совершенству нет предела, а бабушка помнила свое детство. Она-то добивалась совершенства только из любви к искусству, ее-то никто никогда не заставлял. Я же повторяла дочке: "Закончишь три класса, одно твое слово - и я тебя немедленно выписываю!"
Прошло два года, заканчивалось лето. Бабушка научила дочку начаткам гармонии, показала, как можно легко подбирать аккомпанемент. Дочка уже легко играла по слуху разные модные песенки, в школе свободно читала ноты с листа. И когда я спросила:
- Помнишь наш уговор? Ты идешь в четвертый класс. Ну что, выписать тебя? - она только засмеялась.

И вот прошло много лет, дочка стала взрослой. Мы живем в Канаде, она работает программистом в большой фирме. Придя с работы, берет в руки гитару и поет. Или садится за пианино, играет классику - не то, чтобы профессионально, но в свое удовольствие. Когда у нас собирается моя компания, она моментально схватывает мелодию и подыгрывает всем нашим песням.
Как все связано. Не пытались бы диссиденты угнать самолет - съездила бы я в Индию, пианино не купила бы. Не было бы у нас бабушки с таким светлым и горьким талантом – некому было бы научить дочку играть. Вероятнее всего, ее сын, мой внук, не увлекся бы своими духовыми, и внучка моя, может быть, не выбрала себе друга – профессионального музыканта. И не было бы у нас этих чудесных вечеров с дуэтами пианино дочки и саксофона внука и с прекрасной игрой внучкиного друга на клавишных и духовых.
Если присмотреться, другие жизни, другие ниточки вплетаются в клубочек нашей семьи. Уже почти тридцать лет в него вплетена жизнь хорошего художника. И вот года два назад дочка неожиданно всерьез увлеклась живописью, и это как-то сразу пошло у нее. Наверное, многое было уже сформировано постоянным общением с работами, которыми заполнен дом. Внук выбрал себе специальность, связанную с компьютерным рисованием - тоже, вероятно, не без этого влияния. Да и внучка хорошо рисует.

Моя мама, которой судьбой было предназначено блистать на сцене за роялем, и которая, в общем-то, и определила такой уклад жизни нашей семьи - мама полтора десятка лет лежала слепая и неподвижная. За пять лет до ее смерти к нам приехала дочка брата, та самая ее внучка, которая в четыре года импровизировала на пианино, радуя бабушкино сердце. Майя закончила аспирантуру консерватории по специальности "теория музыки", потом курсы органистов, теперь занимется композицией и играет на органе в Гамбурге. Целый вечер она нам играла, все пели. Мама слушала, нахмурившись - видно, горько было на сердце. Под конец вечера ее подвезли на кресле к пианино. Она попыталась сыграть что-то легкое - но распухшие пальцы не слушались.
- Больше к пианино я никогда не подойду - сказала она. И не подошла.

А я - я много путешествовала, много видела, но в Индии так и не побывала. Желание пропало. Последнее время мне вообще не хочется ехать в новые страны. Есть несколько точек в мире, куда меня тянет потребность увидеться и поговорить с друзьями - Питер, дача в деревне Боровики под Смоленском, два-три города в Израиле, Дюссельдорф в Германии. Потому что, как сказал мудрый Губерман, сколько нам той жизни осталось - так надо чаще выпивать и закусывать с друзьями.
Однако, еще больше мне хочется собрать все, что накопилось за жизнь, и как-то оформить это, чтобы после меня остались не разрозненные кусочки писем, стихов, воспоминаний, а что-то, собранное вместе и удобное для просмотра. Наверное, настало время собирать камни. Хочется тихо сидеть за компьютером, вспоминать, разматывать клубочки, связанные из нитей разных жизней, и следить,
Как сплетается с другими эта тоненькая нить,
Где уже нам, к сожаленью, ничего не изменить.
(Юрий Левитанский)

К О Н Е Ц