mi_ze

Здесь почти все - цитаты из предисловия А.Симонова к книге Якова Харона "Прозаический комментарий к поэтической биографии".
Итак, книга сонетов Гийома дю Вентре - мистификация. Однако, она отличается от известных мистификаций. Толстой с друзьями, Мериме, Волошин ставили своей целью мистифицировать публику, а хотелось им заниматься этим от избытка веселья, таланта и сил. Гийом дю Вентре рождался в лагере-заводе, в бараке, после 16часовых рабочих смен и обеда баландой. Похоже, это была не цель, а средство - средство выжить человеку и личности.
Этого поэта придумали два молодых человека, сидя в лагере под названием «Свободное» на трассе нынешнего БАМа.
Яков Евгеньевич Харон и Юрий Николаевич Вейнерт — российские интеллигенты. Этому слову нет разумного объяснения в словарях, где интеллигентность пожизненно связана с умственным трудом, а тем самым (утверждается или подразумевается) — с высшим образованием. Ни у того, ни у другого законченного высшего не было. И все же они - настоящие интеллигенты.
Яков Евгеньевич Харон, чье имя стоит на книге,— известный советский звукооператор, начинавший работу в кино фильмами «Поколение победителей» и «Мы из Кронштадта», и Юрий Николаевич Вейнерт — потомственный интеллигент, профессию которого назвать довольно трудно, ибо академий он не кончал и главные свои знания и умения приобрел в ссылках и лагерях, где с небольшими перерывами провел свою жизнь с шестнадцати лет до трагического дня 1951 года, когда его не стало.
Оба они родились в 1914 году. Яков Харон провел детство в Германии, где работала его мама. Там, в Берлине, в гимназии Харон выучил немецкий язык, которым до конца дней владел как русским, вступил в пионеры. Там он три года учился в консерватории, где встретил свою первую любовь. Там побывал на премьере эйзенштейновского "Броненосец Потемкин" и с этого дня любовь к советскому кинематографу, личная пристрастность к его судьбе, гордость за его вершины и ответственность за его ошибки стали доминантой в жизни Харона. А потом... А потом человек по фамилии Харон хромировал бабки и преподавал во ВГИКе, дирижировал оркестром и валил двуручной пилой кедры, изобретал многоканальную систему звукозаписи и карусельный станок по непрерывной разливке чугуна, бил ломом лунки под взрывчатку и учил сына произносить букву «р» непременно в слове «синхрофазотрон». Был поэтом и педантом, вольнодумцем и ортодоксом, болел всеми болезнями своего времени и имел к ним пожизненный иммунитет. Был похож на птицу и вообще, и в смысле «мы вольные птицы; пора, брат, пора». И умер в благополучной Москве от лагерного туберкулезного удушья.
Человек, который 18 лет тюрьмы, лагеря и ссылки считал затянувшейся нелетной погодой и сетовал на то, что эти годы можно было употребить с большей пользой для дела. И карусельный станок, и Гийом дю Вентре, и все прочее, сделанное в этих условиях и вполне достойное именоваться чудом человеческой отдачи, он считал отлучением от той — самой главной — своей любви, отлучением от звукового кинематографа. Жизнь дважды испытывала его профкомпетентность, и оба раза он выдержал это испытание. В сорок седьмом, вернувшись после первых 10 лет, он вошел в свой звуковой кинематограф, как входит в родной дом человек, вышедший на полчаса прогуляться,— ему было в нем все ведомо и профессионально подвластно. Вернувшись второй раз еще через восемь лет (на свободе он не провел и года), он снова оказался профессионалом первой руки, способным и к совершенствованию своего дела (о чем говорит изобретение новой четырехканальной системы звукозаписи), и к передаче своего опыта—лекции во ВГИКе, беседы о звуке на 4-й программе ТВ и прочее, и прочее.
И строки дю Вентре, напоминающие шумовую композицию:

Ночь. Тишина. Бой башенных часов...
Их ржавый стон так нестерпимо резок:
В нем слышен труб нетерпеливый зов
И злобный лязг железа о железо,—

это не только стихи, но еще и упражнения пианиста, лишенного рояля,— дробь пальцами по лагерной доске, профессиональная тренировка звукооператора.

Юрий Вейнерт, который первый раз отправился в ссылку сразу после окончания девятилетки, закончил в промежутках между отсидками ФЗУ и один курс Ленинградского института железнодорожного транспорта. Его университеты более разнообразны: в Малой Вишере — маленький городишко, скорее село, деревенские домики, грязь, немощеные дороги - на каждом шагу то научный сотрудник Эрмитажа, то известный историк, то профессор университета — "бывшие".
Обстоятельства его очередного ареста помогут прояснить стихи дю Вентре к Маркизе Л. Юрий ухаживал за девушкой, она познакомила его со своей подругой, и тут произошло то, что лучше всех описал М. А. Булгаков: «Любовь выскочила перед нами, как из-под земли выскакивает убийца в переулке, и поразила нас сразу обоих». Подругу звали Люсей — это имя не раз еще встретится на страницах книги Харона. Молодой человек, уже имевший к тому времени две ссылки за плечами, отличался, тем не менее, романтической порядочностью, которая оказалась свойственна и двум подругам, составившим остальные вершины любовного треугольника, тем более напряженного, что подруги жили в одном городе, а юноша — в другом.
Все друг другу во всем признались, благородное желание сохранить дружбу и свойственная юности того поколения страсть к самопожертвованию породили общую для троих душевную смуту. А в результате — объяснение подруг и самоотреченная совместная телеграмма предмету их разделенной любви: «Мы свободны будь свободен и ты».
Вот за эту телеграмму его и арестовали.
Юрий умер в шахте в возрасте 37 лет, в день годовщины смерти Люси.

ПРЕДЗНАМЕНОВАНИЯ

Маркизе Л.

Над городом лохматый хвост кометы
Несчастия предсказывает нам.
На черном бархате небес луна
Качается кровавою монетой.

Вчера толпе о преставленье света
На паперти Нотр-Дам вещал монах;
Есть слух, что в мире бродит Сатана,
В камзол придворного переодетый.

В тревоге Лувр. Король — бледнее тени.
В Париже потеряли к жизни вкус.
И мне, маркиза, не до развлечений!
Покинув свет, тоскую и молюсь:

Тоскую — о возлюбленной моей,
Молюсь — скорей бы увидаться с ней!

Еще один сонет приведу.

Пока из рук не выбито оружье,
Пока дышать и мыслить суждено,
Я не разбавлю влагой равнодушья
Моих сонетов терпкое вино...

В дни пыток и костров, в глухие годы
Мой гневный стих был совестью народа,
Был петушиным криком на заре.

Плачу векам ценой мятежной жизни
За счастье — быть певцом своей Отчизны,
За право — быть Гийомом дю Вентре.

Харон вернулся в 54-м. Главное, чем он был первое время занят — перепечатывал на машинке, доделывал, шлифовал сто сонетов Гийома дю Вентре. Это был его долг перед памятью Юры. Он не разогнулся, пока не собрал в томик форматом в пол-машинописного листа все сто сонетов. И не скрепил их только появившимися тогда блокнотными пружинками, для чего собственноручно и многократно проколол верх и низ левого обреза каждой им перепечатанной страницы. Это было второе издание сонетов дю Вентре и первое полное собрание сочинений. И только потом он пошел получать бумаги по реабилитации.
А потом Харон написал книгу памяти своего друга "Злые песни Гийома дю Вентре: Прозаический комментарий к поэтической биографии". – М.: Книга, 1989. – 240 с.: портр.
Написана она блестяще. Очень советую прочесть.

Ссылка на книгу:
http://www.sakharov-center.ru/asfcd/auth/auth_pages.xtmpl?Key=18795&page=24