mi_ze | Памяти чудесной женщины

В 1996 году мы уезжали из Израиля в Канаду. На семейном совете было решено, что дети останутся лишний месяц в Израиле со мной, а детские родители за этот месяц снимут в Торонто жилье и обустроят его, чтобы малышам приехать не в неизвестность, а домой.

Как я не рехнулась за этот месяц, не знаю. Добросовестный Миша работал до последнего дня по 12 часов, что-то заканчивал для своей фирмы. Так что мне пришлось улаживать все формальности: ремонт, получение всех квитанций оплаты жилья - ох, на иврите - сдача этого жилья ( денег за месяц, конечно, все равно не вернули), продажа и отдача вещей, сборы сумок и чемоданов. Кроме того, приемы - народ ехал прощаться с разных концов страны. Все сборы в дорогу делались вечерами и ночами - днем у детей должна была сохраниться нормальная жизнь. Занимались математикой и русским языком, читали, а вечерами шли к морю, на зеленый пригорок, смотреть, как садится солнце и прощаться с морем.

На пригорок приходила с внуками моя дорогая Юдит, вдова художника Семенова, худ. редактора "Невы". Дома ее звали Юка. Моложавая в свои восемьдесят с лишним, изящная, с массой колец и браслетов, которые так хорошо на ней смотрелись. Такая милая, такая женственная, такая тихо интеллигентная. Я ею восхищалась - ее умением всегда быть легкой и стройной, ее свободным французским, ее нежной любовью ко всем домашним, включая кота и двух собак, ее умением готовить, шить, вязать, делать украшения из ничего - и незаметно жить для семьи, быть необходимой. И она почему-то любила меня.
Лев Лосев, очень близкий друг этой семьи, почти родственник, написал стихотворение на смерть Семенова. Юдит стихотворение не нравилось, казалось холодным и непочтительным. А я думаю, оно очень хорошее. Наизусть я его не помню, но там есть строчки:

"Как бы ты не сказал - и как я без
тебя не сказал бы".
- очень хорошо.

И концовка - такая звукопись, и эта холстина - ведь в Израиле хоронят не в гробах.

Пусть кладбищенский счет
в шекелях шелестит по холстине,
потому что чему же еще
шелестеть в Палестине?

В последний приезд мой в Израиль ее дочка Марина сказала мне - Юдит больше нет. А за год до того Юдит надарила мне разных браслетов и бус, как чувствовала, и была как-то непривычно грустна.
Квартирку семья ее смогла купить только маленькую, а каждому из двоих детей необходимо было отдельное жизненное пространство. Муж Марины, золотые руки, перестроил квартиру так, что у каждого была своя, пусть крошечная, комнатка. А Юдит досталось жилье на мерпесете - на балконе. Туда вместились тахта и маленький шкафчик. Юдит была довольна: "Жизнь на свежем воздухе - это хорошо",- говорила она. "К тому же, можно разводить цветы." Решетки балкона были сплошь заставлены горшками с цветами, да еще в садике под балконом Юдит выращивала разные деревца. Когда мы уезжали, я отдала ей араукарию, которая жила у нас в горшке и служила новогодней елкой. Приезжая, я любовалась, как хорошо было нашей араукарии у Юдит в палисаднике.
Я часто ее вспоминаю. Как она умела радоваться камешкам для своих браслетов. Как мылась каждое утро под холодной водой и потом протирала пол в гостиной и на кухне. Как всегда был дома вкусный обед. Как она говорила задумчиво: "У меня была замечательная, прекрасная жизнь в Ленинграде!" Как рассказывала о друзьях дома - Товстоногове, Лебедеве, о розыгрышах. Ей нелегко, я знала. жилось, ей было на что жаловаться, но она не жаловалась никогда.
Она только очень грустила, что дочь и ее муж не разрешают учить внуков русскому языку.